Игра в людей

Источник изображения

Пролог
На площади маленького городка N со вчерашнего дня толпились. Праздношатающаяся молодёжь, пенсионеры, говорливые мамочки с колясками, отцы семейств, решившие отметить на лавочке очередной день недели, – весь цвет городка, регулярно обновляясь, был представлен на главной площади второй день подряд. Одни уходили, другие приходили: пенсионеры, нервничая, что могут что-то пропустить, всё-таки удалялись смотреть очередную серию страданий любимого «мыльного» героя, ребятня заканчивала школу и сменяла стариков на посту, к вечеру школьников пинками под зад провожала школота постарше, к ночи же и эту школоту под хохот и улюлюканье отправляли «на горшок» те, кто школу закончил, но ничего нового ещё не начал. Иными словами, пост на площади держали круглосуточно. Редкий турист, который, впрочем, почти никогда не появлялся в окрестностях N, неизбежно задался бы вопросом: что, собственно, держит горожан на площади? В ответ на этот вопрос его бы первым делом оценивающе осмотрели с ног до головы и вряд ли сочли бы необходимым ответить, если тот хоть мельком напоминал приличного человека, потому как приличных людей в округе не водилось, и, стало быть, этот припёрся либо что-то о ком-то выведать, либо агитировать за кандидатуру действующего губернатора на ближайших выборах. Оба случая негласно считались у местных за преступление против общественности. Но если бы всё же редкому отчаянному туристу удалось остаться целым и невредимым на подходе к площади, и всё-таки задать мучающий его вопрос, ответа бы всё равно не последовало. И не столько потому, что разговаривать с незнакомыми в городке, где каждый знал цвет трусов соседа, было не принято, сколько потому, что ответа на площади никто не знал. Такова была притягательная сила незнания в городке N: как только речь заходила не о соседских трусах, шашнях соседской жены или судьбе героя сериала, весь городок, как единый организм, загорался интересом, потому что незнание – сила.
( Collapse )

( Collapse )

С литературной (сюжетной что ли) точки зрения роман не понравился, "Туманность Андромеды" куда интереснее. Но сложилось впечатление, что не ради сюжета Ефремов писал именно этот роман, а ради мыслей, которые надо было где-то высказать, потому как весь роман состоит из прекрасных монологов, в которых взгляд на современный мир — это синтез современного научного познания и мудрости веков, недаром тут и Индия, и древние легенды, и психофизиология, и искусство. Очень современно звучащая проза, возможно, сейчас, в свете попыток вернуться к традиционно-пещерному обществу, для этих мыслей даже более подходящее время (поклоны в сторону коммунизма без вреда для смысла списываются на необходимость пройти невредимым под взглядами суровых советских критиков). Роман-исповедь автора на тему моральных ценностей и права называться человеком разумным. "Я считаю удачей, если мне удалось объяснить, что современный материалист — это не вульгарный поклонник косной материи, какими изображали нас ещё в начале века, а человек, пытающийся познать, не упрощая, величайшую сложность мира". Собрала цитаты, которые особенно цепляли в процессе чтения. Вообще надо вернуться к записи прекрасных чужих мыслей, а то после гибели покетбука столько их осталось незаписанными в памяти...
( Collapse )

Снова приснился сон, после которого ходишь, как мешком по голове ударенная, весь день. Осмыслить не пытаешься - сон, как всегда, открытый и понятный с первого прочтения, а вот давит что-то, как будто тяжёлая мысль какая-то неосознанная, роковая, окончательная. Хотя сон не был грустным во сне.

Детская площадка под окном бабушкиной квартиры на Большой Академической. Маленькая такая, с двумя качелями, "шведской" лестницей, "паутинкой" и песочницей. Обычная советская площадка, в меру обшарпанная. Я ступаю на неё. У меня нет возраста, я не понимаю, сколько мне лет. Вдруг оказывается, что площадка и не площадка вовсе, а огромное круглое озеро, и я не на качелях сижу, а это моя лодка - с качелями. Рядом появляются другие люди, тоже странно без возраста. Я их помню, мы вместе играли. Нам становится весело, мы гоняем свои лодки-песочницы, лодки-качели, лодки-лестницы по озеру площадки, брызгаемся, верещим. Лодки становятся больше и превращаются в яхты, с которых мы прыгаем "рыбкой" под улюлюканье и смех, вылезаем, прыгаем сальто, вылезаем, прыгаем... Странным образом вода начинает зацветать. Сначала подёрнулась ряской, потом ряска стала гуще, и вот уже прыгаешь не в чистую воду, а в болотину, яхта идёт медленнее, вязнет. В один прекрасный момент я прыгаю с борта и больно плюхаюсь на зелёную тину, не прорывая её до воды. Встаю, проминая зыбкую "почву", иду, ползу к краю озера-площадки. Рядом смех, радость, болтовня. Доползаю до края, где ложусь на тину и, упираясь руками в борт озера, пытаюсь сдвинуть вязкую "почву" от края, увидеть воду. После долгих усилий получается. Мне кажется, что сейчас завоняет болотной стоячей водой, но, опустив голову между тиной и бортом, обнаруживаю, что под тиной как была, так и осталась чистейшая вода, в которой дна не видно. Как молнией ударяет: почему же я, все мы видим только тину и больше не можем плыть, если под тиной не болото, но всё то же озеро? Оборачиваюсь и иду по тине обратно к застрявшей яхте, рассказать об открытии, только тут замечаю, что на бортах песочницы, на лестнице, на "паутинке", на опорах качелей висят фотографии в рамках. Подхожу ближе: чёрно-белые старинные снимки, как будто начала столетия, лица детей в ушанках, смешных шубках из стриженого бобра и в валенках. Кто-то решил выставку фотографий тут устроить, лица уже плохо различимы, но как будто знакомы. Кто это? Узнаю Сашку с дачи, Ленку, нескольких одноклассников, дворовых ребят, но не могу понять, почему фотографии такие старые, нам же всего... а сколько нам лет? Не знаю. Подходят другие, рассматривают фотографии, узнают кого-то, тычут пальцем, смеются, краем уха слышу: смотри, Сашка, он в 45 инфаркт схватил, о, а это Светка, её на пенсии машина сбила, а это... Смотрю на говорящих, Сашка и Светка тут, им по тридцати, не больше, смеются, как будто не про них. А фотографии становятся всё старше, истираются, выцветают, вот уже никого из снятых не осталось в живых, давным-давно. Смотрю на основание песочницы, лестницы, качелей, они уходят куда-то в ставшую совсем густой тину. Но ведь под ней вода, чистая вода, как в детстве! Почему мы все на детской площадке? Почему она стала болотом? Почему мы все умерли, ведь мы ещё живы!

Можно вот так стоять,
ночью,
Замерев, едва дышать,
ночью,
Глазами упёршись в небо,
ногами упёршись в землю.

Вырасти до небес
можно,
Вызвучать до конца
можно,
Никому не сказав
слова,
Никому не подав знака.

Пусть думают, что я – кроха,
Пусть смеются, что меня – мало.
Но меня в эту ночь много,
Так, что где-то меня не стало.

Я летала туда –
к звёздам,
Я молчала туда –
в бездну.
Я врастала туда –
сердцем
и рассудком, едва трезвым.

Белый потолок – мой лучший друг.
Помнится, и я была когда-то белой.
Что это за звуки? Что за стук?
Что за пассажир какой-то левый?
Ржавое тепло оконных рам,
Мутное стекло, за ним – свобода.
Мимо мчится русский Шантарам,
Выше и трущобней год от года.

Белый потолок – мой давний друг.
С верхней полки вечного плацкарта
Вечно слышу, как страдает Круг
От неверности… фортуны или фарта?

Кем-то я была до поездов,
Там, где жизнь и суета перронов,
Вонь вокзалов, беготня мостов,
Качка старых стонущих вагонов.
Кем-то буду после, а пока
Белый потолок, как лист в альбоме:
Мысли вдруг берутся с потолка
О бескрайнем, о земном, о доме.

Я не умею слушать, слышишь?
Просто не умею слушать.
Шуршарщий мимо носа снег
Холодный, яркий, вкусный, но не слышный.
Жужжащий мимо уха шмель
Пушистый, сладкий, грустный, но не слышный.
Идущий мимо век
Шершавый, умный, гнусный.
Но неслышный.
Тс-с-с! Помолчи.
Как можно что-то слышать
Под твой слоноподобный голос мыши?
Ты вечно тут, и там, ты всё, и всех, и лучше.
Всё объяснишь, очертишь, обеззвучишь.
Везде слова, как мухи,
Бьются, мрут, мешают, гадят.
И всё одни и те же фразы.
Одни и те же мысли.
Чтоб только мягче, горделивей, суше.
Чтоб, ничего не создавая, сделать лучше.
Пустых голов звончее перезвоны,
И всё гудит, троится, оглушает. Боже!
Пусть доведёт тебя твоя дорожка к раю,
А я пойду к чертям.
Там ничему не учат.
Там нет тебя и их. И если крик, то краткий.
С чертями молча будем бегать в прятки.
Сбегу – удача, а поймают – лихо.
Чу, слышишь? Боже мой, как беспредельно тихо!

Я не люблю.
Как не смотрят кино, не читают газет, не едят шоколад.
Как, шагая вперёд, не хотят оглянуться назад,
Где под градом огня догорает покинутый город.
Впереди – ничего, только море тумана и холод.
Я не жду.
Проходящие мимо – случайны,
Как случаен дуплет на игральных костях в темноте.
Всё пройдёт: и любовь, и игра, и отчаянье.
Всё пройдёт: и «когда», и «откуда», и «где».
Не хочу
Строить храмов для собственных страхов,
Чтобы в них убояться яхве, саваофов, аллахов.
Не лелеять свой страх, не любить его низко-тщеславно,
Но глядеть ему прямо в глаза, содрогаясь и явно.
Не бояться – не цель. Бросить вызов, искать, сомневаясь,
Это всё, что могу. Это прана, которой питаюсь.
Я смотрю
Из угла, где мне тесно и душно
(как чужак, потерявший личину и паспорт)
Игры тех, кто с забористой страстью и дружно
Проживает бесчисленность будней напрасно.
Я не здесь.
Да и там меня, кажется, нету.
Моё тело болтает, скитает, кидает по свету.
Я бездомна.
Но в этом и слабость и сила.
На длинном пути от утробы к распаду могилы,
От точки нуля до конечно не вечного срока,
Я что-то пойму, и мне будет не так одиноко.

Заборы! Наши разумные, добрые, вечные!
За ними позволено быть беспечными,
Под ними позволено спать голодными.
Заборы земные, заборы подводные,
Заборы на окнах, на детских площадках,
Из алюминия, ели, брусчатки,
Заборы с каблук и заборы космические,
Заборы из проволоки, электрические,
Заборы из сетки, заборы глухие,
Заборы бесплатные и дорогие,
Заборы для дома, для сада, для спальни,
Заборы для шумных, неслышных, печальных,
Для тех, кто смелее, и тех, кому рано.
Заборы с замками.
Ключи - у охраны.

Разве мы развиваемся? Мы только лишь догоняем природу с её механизмами. Мы пытаемся понять и понимаем то, что на Земле создалось и эволюционировало до человека с его "сознанием" около 3 млрд лет назад. Вот "ротор" внутри растительной клетки, который обеспечивает синтез и гидролиз АТФ, это же совершенство! Человек создал паровую машину и двигатель внутреннего сгорания всего каких-то сто с гаком лет назад, а в элементарной клетке зелёного растения идентичная система существует миллиарды лет. Но как мы красиво и быстро прём: "неразумная" природа методом проб и ошибок создавала первые живые клетки из поверхностного слоя вод мирового океана, под воздействием вулканических молний, в эстуариях - бесконечно долго. А потом первая простейшая цианобактерия доросла до того, чтобы стать человеком. Неужели природа на этом остановится? Вряд ли, но теперь она поступит хитрее самого хитрого из людей: развив homo sapiens с его шикарными мозгами и дичайшим ассоциативным мышлением, она резко ускоряет процесс создания принципиально новых механизмов. Мы копируем её микроскопические изобретения в своём техническом прогрессе, в макро-масштабах, чтобы создать то, что сегодня мы видим как ИИ. И как бы ни бастовали группы трусливых человечков против адронного коллайдера, против опытов на животных, против созданий Boston Dynamics, всё это неизбежно, как неизбежно было развитие анатомии и медицины во времена тотального запрета на препарирование человека. Тогда студенты-протопатологоанатомы таскали ночами трупы с кладбищ, подкупали палачей, рискуя жизнью, чтобы заглянуть в человека и убедиться, что он - всего лишь идеальная машина, созданная природой. Точнее, это сегодня мы говорим - "всего лишь", а тогда открытием было отсутствие в наших головах гомункулов и наличие абсолютно одинаковых скелетов, мышц, фасций, хрящей, что у священников, что у самой низкой черни. Такие же "студенты" сегодня, несмотря ни на какие запреты, учатся клонировать людей, заменять их конечности бионическими руками, вживлять чипы и управлять впрыском дофамина для коррекции поведения. Часть общества видит в этом несомненный плюс для homo sapiens, который так давно мечтал жить вечно. Части - страшно. Части - интересно, но она ощущает фатальность происходящего и неизбежность замены нынешнего homo на что-то новое. Об этом в двух своих книгах кричит Юваль Ной Харари, которого вряд ли ожидает успех библейского тёзки. Об этом говорят на конференциях, но как бы тайком, потому что это же вроде как непрогрессивно. Но, кажется, от нашей морали всё равно ничего не зависит. Учёные работают, делают дело, которое миллиардами лет на микро-уровне делалось в каждой существующей на Земле клетке. Просто, используя нас как инструмент, природа продолжает совершенствовать свои технологии. Движение против вивисекции? Против опытов над лабораторными грызунами? Смешно. На живом организме третий миллиард лет ставят опыты без оглядки на индивидуальность. И не опыты это, конечно, нет. Это эволюция. Мы родились из чёрного Ничто и туда же улетим. Мы - наборы клеток, бесконечный круговорот материи в природе. Нам повезло (или нет?) это осознавать, а вот кичиться особо нечем - делаем то, что в нас заложено, молодцы. Но, боже мой, как это всё страшно интересно!